Возвращение. Танец страсти - Страница 78

После обеда она увидела облако пыли далеко впереди. Оно двигалось, как небольшой медленный смерч. В течение нескольких часов по пути ей никто не встретился, единственное, что она видела, — редкие голые деревья вдоль дороги.

Расстояние между облаком и Мерседес сокращалось, девушка уже различала фигуры людей. С ними шли несколько ослов, некоторые были запряжены в телеги, двигались они крайне медленно, не быстрее, чем громоздкие платформы шествия на Страстной неделе.

Они неумолимо приближались, Мерседес стала беспокоиться, как ей миновать эту процессию. Эта людская волна стала преградой между ней и целью ее путешествия. Через час расстояние между ними сократилось до пары сотен метров. Мерседес, увидев, что идут они в зловещем молчании, стала задаваться вопросом: «Почему? Почему все эти люди оказались на дороге холодным февральским днем? И почему они молчат?»

Стало понятно, что это целая колонна — вереница людей и телег. Шествие было окружено ореолом таинственности: они напоминали праздничную процессию, которая повернула не в ту сторону, или пилигримов, совершающих религиозное паломничество со святой иконой из одного города в другой. И даже когда колонна приблизилась почти вплотную, Мерседес так и не могла объяснить себе увиденное. Казалось, что целая деревня, от мала до велика, решила перебраться жить в другое место, все сразу. Они несли с собой все свои пожитки: стулья, матрасы, кастрюли, чемоданы, игрушки. Под всей этой грудой вещей едва угадывались мулы.

Оказавшись лицом к лицу с молчаливо идущими людьми, она тут же почувствовала себя неуютно. Казалось, никто не собирался и рта открыть. Они смотрели сквозь Мерседес, как будто ее и не было. Люди были похожи на сомнамбул. Девушка сделала шаг в сторону, давая им дорогу. Один за другим мимо нее шли старики, молодые, хромые, раненые, дети, беременные женщины — все смотрели прямо перед собой или под ноги. Кроме страха на лицах их объединяло еще и выражение покорности. Их глаза были пусты, все эмоции как будто стерты.

Несколько минут Мерседес наблюдала, как они проходят мимо. Было странно, что на нее никто не обращает внимания, а ей и в голову не пришло кого-то остановить и спросить, куда они направляются. Потом она заметила женщину, присевшую на корточки у обочины дороги. Рядом с ней был ребенок, бездумно чертивший палочкой круги на песке. Мерседес поняла, что это ее шанс.

— Прошу прощения… Вы не скажете, куда все идут? — негромко спросила она.

— Идут? Куда идут? — В голосе женщины, хотя и очень слабом, послышалось недоверие: неужели кто-то решился задать этот вопрос?

Мерседес попробовала еще раз:

— Откуда вы все идете?

Женщина поколебалась и ответила:

— Из Малаги… Малаги… Малаги. — Каждый раз, когда она произносила это слово, ее голос слабел и слабел, пока последний звук не превратился в шепот.

— Из Малаги, — повторила Мерседес. Сердце сжалось. Она опустилась на колени подле женщины. — А что произошло в Малаге? Почему вы все ушли?

Теперь, когда они обе сидели, женщина впервые взглянула на Мерседес. Молчаливая толпа продолжала течь мимо. Никто не смотрел на двух женщин и грязного ребенка.

— А ты не знаешь?

— Нет, я сама из Гранады. Иду в Малагу. Что там происходит? — Мерседес пыталась скрыть тревогу и нетерпение.

— Ужасные вещи. Просто ужасные. — У женщины ком застрял в горле, как будто она боялась даже вспоминать об этом.

В Мерседес боролись два чувства: желание узнать правду и страх перед этой правдой. Она сразу же подумала о Хавьере. Он до сих пор в Малаге? Или он в этой огромной толпе, бредет прочь из родного города? Девушке необходимо было узнать больше, и после нескольких минут молчания она задала еще один вопрос. Эта женщина была для нее единственным источником информации, поскольку больше никто, казалось, не собирался останавливаться.

— Скажите, что случилось?

— У тебя есть какая-нибудь еда?

Внезапно Мерседес поняла, что все мысли женщины было только о еде. Ее не интересовали ни события минувших дней, ни неизвестность, ожидающая впереди. Ее мысли занимали лишь сосущее чувство голода и жалобное хныканье сына, который отчаянно хотел есть.

— Еда? Да, да. Когда вы ели в последний раз? — Мерседес уже полезла в сумку и достала лепешку и апельсин.

— Хави!

Маленький мальчик поднял вверх глаза и через секунду уже был возле женщин, выхватывая лепешку из рук матери.

— Прекрати! — прикрикнула она на него. — Не все сразу! Не хватай!

— Ничего страшного, — спокойно заметила Мерседес. — Я есть не хочу.

— А я хочу, — раздался слабый голос женщины. — Я так хочу есть. Хави, пожалуйста, оставь маме хоть немного.

Слишком поздно. Малыш, отчаянно хотевший есть, проглотил все до последней крошки — его щеки, казалось, вот-вот лопнут. Он не мог произнести ни слова.

— Ребенку тяжело понять, почему мы живем впроголодь, — со слезами сказала мать. — Ему ведь только три.

Мерседес была раздосадована жадностью ребенка. Она, крепко сжав в руках апельсин, передала его женщине.

— Возьмите, съешьте.

Женщина медленно очистила апельсин. Сначала предложила дольку сыну, потом Мерседес, а когда они отказались, положила ее себе в рот, продолжая медленно жевать и наслаждаясь каждой каплей сока, которая тонкой струйкой текла вниз по пересохшему горлу.

Больше никто не остановился. Толпа просто шла мимо. Женщина ожила прямо на глазах.

— Думаю, нам пора идти, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.