Возвращение. Танец страсти - Страница 91

Они вскоре нашли, откуда лилась музыка, и увидели гитариста, уже окруженного людьми, — его лысая макушка отражала свет единственной лампочки, освещавшей комнату. Он всем телом склонился над инструментом, как будто хотел защитить свою гитару.

Люди выглядывали из всех дверей, расположенных вдоль коридора, и собирались в этой комнате. Дети сидели прямо на полу, глядя на гитариста снизу вверх. За время путешествия из Малаги они утратили свою детскую наивность и теперь, казалось, понимали трагический пафос гитарных аккордов.

Никто не знал, как зовут исполнителя фламенко. Складывалось впечатление, что у него нет семьи. К тому времени, как подошли Мерседес и Анна, некоторые уже аккомпанировали гитаристу тихими хлопками. Его длинные грязные пальцы проворно и легко перебирали струны. Он играл для себя, но временами отрывал взгляд от инструмента и видел все увеличивающуюся толпу. Мерседес ускользнула назад в комнату. Ей понадобилась одна вещь.

Вернувшись, она услышала знакомую мелодию, которая пронзила ее, словно током. Лишь четыре ноты были сыграны в уникальной последовательности, а она уже могла различить эту мелодию среди миллиона остальных. Она значила для Мерседес больше, чем для других зрителей. Солеа. Первый танец, который она исполнила для Хавьера. От грустной мелодии она должна была упасть духом, но вместо этого солеа стала знаком того, что Мерседес снова увидит любимого. От этой мысли ее сердце радостно забилось.

Остальные слушатели тоже узнали напев и стали хлопать в такт. Какое-то время Мерседес держалась в стороне, а потом обнаружила, что почти бессознательно достает из карманов свои танцевальные туфли, обувается, дрожащими руками застегивает пряжки. Мягкая кожа была такой знакомой, такой теплой. Она без колебаний обошла детей, которые сидели всего лишь в метре от гитариста. Когда она подходила, ее металлические набойки цокали по паркету. Дети с восхищением смотрели на девушку, которая закрыла от них музыканта.

Еще год назад предстать перед чужим человеком и показать свою готовность танцевать считалось верхом дерзости, но подобные правила больше не действовали. Что она теряла перед этой публикой, которая не знала ни Мерседес, ни ее семью? Они все здесь были чужими людьми, которые волей судьбы и печальных обстоятельств оказались в одном месте.

Мужчина поднял глаза и широко, ободряюще улыбнулся. Он видел по ее выходу, по позе, по тому, как она держалась, что девушка танцевала уже много раз и знала, как руководить гитаристом.

Она прошептала ему на ухо: «Мы можем начать этот же танец сначала?»

Пока он слушал ее, перебирая струны, его пальцы брали аккорды с виртуозной ловкостью.

Появление этой девушки рядом с ним вернуло его назад, к старой жизни, где вечера протекали с восхитительной непосредственностью. Его часто приглашали на juergas, единственное, что гарантировалось, — неизвестность. Чем закончится вечер, кто сыграет лучше, как будут танцевать женщины, будет ли у собравшихся настроение, duende?

Он улыбнулся девушке. Мерседес и остальным, кто увидел выражение его лица, на мгновение показалось, что в хмурый, грустный день выглянуло солнышко. Подобная теплота стала редкостью в последнее время. Сейчас по вступлению Мерседес поняла, что началась солеа, которую она просила повторить. Девушка начала хлопать в ладоши, сначала легонько, пока не почувствовала, что публика всеми фибрами души ощутила ритм и сердца забились в такт музыке. Некоторые женщины стали хлопать ей в унисон, не сводя глаз с девушки, которая появилась ниоткуда и заняла центр импровизированной сцены. Когда хлопки стали увереннее, Мерседес начала топать правой ногой, пока не извлекла из половиц сильный, яростный звук. Потом она громко топнула левой ногой — танец начался, ее руки и запястья плавно двигались над головой, ее длинные тонкие пальцы стали еще тоньше, чем месяц назад.

Впервые за много дней люди воспрянули духом.

Игра гитариста вторила движениям танцовщицы, танец продолжался, страсти накалялись. Сейчас мелодия была почти неистовой, ногти рвали струны гитары, руки барабанили по деке. Мужчина, повесив гитару за плечи, нес ее многие сотни километров, по дороге она несколько раз побывала под дождем. И, несмотря на то что непогода каким-то чудом не слишком повредила инструмент, сейчас он своей одержимой игрой, казалось, стремился ее сломать.

Он был абсолютно уверен, что крепкий сосновый корпус его гитары выдержит подобное обращение, и сейчас он использовал свой инструмент, чтобы передать не только свою боль, но и боль всех зрителей. Музыка вторила людским страданиям.

За время танца этот незнакомец стал для Мерседес совершенно другим человеком. Когда два года назад она впервые станцевала в cueva, они с Хавьером были такими же чужими людьми. Она плотно закрыла глаза, сосредоточившись на танце, музыка перенесла ее назад в тот вечер, и опять она отдавала зрителям всю себя без остатка.

После солеа с ее мощной модуляцией и чувственностью, которая незримо проникала прямо в сердце, нервы зрителей были напряжены как струны. Они понимали, что это спонтанное выступление. Кто-то негромко воскликнул: «Оле!», но на него зашикали, как будто никто не хотел нарушать колдовство.

Tocaor знал, что атмосферу разрядит более легкая алегриас. Его танцовщица несколько расслабилась, когда подхватила новый ритм и стала кружиться в танце. Одеревенение, которое Мерседес чувствовала все эти недели без танцев, прошло, и сейчас она могла изгибаться и извиваться всем телом с той же пластичностью, что и раньше, щелкать пальцами, как обычно, резко и четко.