Возвращение. Танец страсти - Страница 48

— Это что на тебе? — спрашивал Пабло. — Это же не твое, да?

Мерседес рассеянно поглаживала лацканы пиджака Хавьера.

— О чем ты думала, разгуливая в мужском пиджаке? — В голосе отца чувствовалось негодование.

Она закуталась в пиджак — от него так и пахло фламенко. Мерседес глубоко вдохнула пьянящий аромат. Отец протянул руки, надеясь, что она снимет этот возмутительный предмет туалета, но она стрелой промчалась мимо него и убежала в свою комнату.

— Мерше! Немедленно выходи! — Конча побежала за дочерью по лестнице и теперь неистово барабанила в дверь ее спальни.

Девушка знала, что может без последствий проигнорировать требования матери. Все устали и вскоре легли спать. Разговор можно продолжить и утром.

Хотя ночь была теплой, Мерседес спала, завернувшись в пиджак, вдыхая аромат человека, которому он принадлежал. Если она больше никогда его не увидит, по крайней мере у нее останется хотя бы память. Она никогда никому не отдаст этот пиджак.

На следующее утро в кафе вошел Хавьер. Была суббота, никаких занятий в школе, поэтому Мерседес, едва проснувшись, стала выглядывать из окна своей спальни в надежде, что он придет.

Хавьер почти всю ночь пролежал без сна. Он не мог выбросить из головы юную танцовщицу. Когда он закрывал глаза, она была тут, когда открывал их — она стояла перед ним. С ним раньше не случалось ничего подобного. Чаще всего он без сил валился спать, напившись виски и накурившись сигарет.

Если он в данную минуту не находился в объятиях женщины, они мало занимали его мысли. Но эта девушка преследовала его. Он был рад, что у него появился предлог увидеть ее еще раз.

Он очень надеялся, что при дневном свете она окажется совсем не такой, какой он ее запомнил. Хавьер немного злился на себя. Любви ему только не хватало! Вероятно, сумрак вчерашнего вечера помог сотворить иллюзию. В любом случае ему необходимо было забрать свою одежду. Это был его лучший пиджак.

Когда Хавьер вошел, за стойкой бара молодой человек варил кофе. Это был Эмилио. Не успел Хавьер и рта раскрыть, как вбежала Мерседес. В руках она держала его пиджак. При дневном свете она казалась еще прекраснее. Ни намека на вчерашнюю робость, вместо этого — самая открытая и чарующая улыбка, которую он когда-либо видел.

Эмилио не сводил с них взгляда. Он сразу узнал Хавьера.

— Спасибо, — улыбнулась Мерседес, протягивая пиджак.

Как же его задержать? Она отчаянно пыталась найти предлог.

— Я хорошо танцевала? — поспешно спросила она.

— Ты лучшая танцовщица из тех, что мне доводилось видеть, лучшая из тех, кто не цыганки, — торжественно признался он.

Это было совершенно невероятный ответ, она не могла поверить своим ушам. Она вспыхнула, не понимая, дразнит он ее или говорит правду.

— Если я когда-нибудь еще приеду в Гранаду, ты станцуешь для меня?

У нее пересохло во рту, но вопрос требовал ответа.

Они стояли на расстоянии вытянутой руки, дыша друг другу в лицо.

— Я должен идти.

Несмотря на непреодолимое желание, он не мог поцеловать ее в щеку или коснуться руки. Хавьер понимал, что подобное поведение недопустимо, он уже заметил внимательный взгляд Эмилио, который с шумом расставлял тарелки за баром.

Минуту спустя Хавьер ушел. К собственному удивлению, Мерседес поняла, что совершенно не расстроилась. Она была абсолютно уверена, что скоро увидит его снова.

Она ждала недели, не думая ни о ком другом, пытаясь воскресить в памяти его запах.

Наконец пришло письмо. Хавьер написал Мерседес через ее наставницу, La Mariposa. Он возвращался в Гранаду и хотел, чтобы она выступила с ним. Они могли бы прорепетировать в доме старой bailaora.

Мерседес терзали сомнения. Этот человек был совершенным чужаком для ее семьи, на пять лет старше нее и, что хуже всего, был gitano, цыганом. Она прекрасно знала, что скажут ее родители, если она спросит у них разрешения. Для нее существовал лишь один выход — выступить втайне от них. Она была готова пойти на любой риск, чтобы еще раз потанцевать с Хавьером.

Мерседес все рассказала Эмилио, будучи уверена, что он ее не выдаст. Он продолжал играть, когда она присела к нему на кровать и взахлеб стала рассказывать о предложении Хавьера.

— Я обязательно расскажу родителям, — пообещала она. — Но не сразу. Я знаю, что они меня только остановят.

Эмилио изо всех сил постарался скрыть свое возмущение. Он понимал, что остался в стороне.

Мерседес, равнодушная к тому, как брат отреагировал на ее откровения, возбужденно продолжала:

— Ты придешь посмотреть, как мы будем выступать, придешь? Даже если мы не спросим разрешения у родителей, но ты придешь туда — тогда совсем другое дело…

Когда она в первый раз понесла свои танцевальные туфли к Марии Родригес, чтобы встретиться с Хавьером, ее ноги так дрожали, что она едва могла идти. Как же она будет танцевать, если даже идти не может?

Она подошла к дому старухи и, как обычно, без стука подняла щеколду. Внутри было темно, как всегда, и глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к темноте. Мария, как правило, появлялась спустя несколько минут, заслышав скрип двери.

Мерседес присела на старый стул и стала переобуваться. Из темноты послышался голос:

— Привет, Мерседес.

Она чуть не выпрыгнула из платья. Предполагая, что пришла первой, она совершенно не заметила в комнате Хавьера.

Она даже не знала, как к нему обращаться. «Хавьер» — слишком фамильярно, «господин Монтеро» — нелепо.

— Ой, здравствуйте… — тихо ответила она. — Как доехали?