Возвращение. Танец страсти - Страница 36

— Тогда, — вскользь заметила она, стараясь не выдать своего истинного интереса, — расскажите мне о том, насколько изменилась Гранада.

Сидя у бара, она взяла пакетик сахара со стеклянного блюда и высыпала сахар в кофе. Мигель вытирал стаканы и расставлял их аккуратными рядами.

— Я получил этот бар в пятидесятых годах двадцатого столетия, — начал он. — В ту пору он переживал не лучшие времена, но в конце двадцатых — начале тридцатых годов был настоящим центром общественной жизни. Все, начиная от рабочих и заканчивая университетскими профессорами, посещали его. Люди не ходили друг к другу в гости, они встречались в барах и кафе. В ту пору в Гранаде было не так много туристов, разве что заглядывал какой-нибудь случайный бесстрашный англичанин, наслушавшийся историй об Альгамбре.

— Судя по вашим словам, это был золотой век, — заметила Соня.

— Верно, — согласился он, — это был золотой век всей Испании.

Тогда Соня заметила фото в дальнем углу.

— Они похожи на куклуксклановцев! — воскликнула она. — Такие зловещие!

На снимке была группа из нескольких десятков людей, одетых в белые одеяния с маленькими прорезями для глаз, в остроконечных, похожих на головной убор ведьмы шляпах. Они шли вдоль улицы, некоторые несли на плечах крест.

— Это типичное шествие на Страстной неделе, — сообщил Мигель, скрестив руки на груди.

— Очень драматично, — сказала Соня.

— Верно. Это похоже на театр. Сегодня мы пресыщены развлечениями, но тогда было все иначе, нам нравились эти шествия. Я и до сих пор их люблю. Каждый день в неделю перед Пасхой эти гигантские иконы Девы Марии и Иисуса Христа носят по всему городу. Вы когда-нибудь бывали в Испании в это время?

— Нет, ни разу, — ответила Соня.

— Через несколько недель Пасха. Если вы ранее никогда не видели pasos — получите незабываемые впечатления. Вы должны остаться.

— Прекрасная идея, — сказала Соня, — однако придется мне приехать на Пасху в другой раз.

— Эти иконы огромные. Чтобы пронести одну по улицам, потребуются усилия не менее десятка мужчин. Их сопровождают церковная община и оркестр.

Соня вгляделась в снимок.

— Семана Санта, 1931 год, — прочла она вслух. — Это был особый год?

Старик помолчал.

— Да. В том году сразу после Пасхи король отрекся от престола, страна избавилась от диктатуры монархии. Была провозглашена Вторая республика.

— Похоже, это стало крупным событием, — заметила Соня, еще более обычного стыдясь своего незнания истории Испании. — Много насилия?

— Нет, — ответил Мигель. — Не пролилось и капли крови. И до провозглашения страну будоражили беспорядки, но для большинства людей Вторая республика ознаменовала новое начало. Ей предшествовали восемь лет диктатуры Мигеля Примо де Ривьера, и все это время у нас сохранялась монархия. Этот был худший из режимов. Большинству простых людей диктатура не принесла ничего хорошего. Я помню, как мои родители жаловались на некоторые законы, например на запрет собраний и раннее закрытие кафе.

— Могу себе представить, насколько они были непопулярны! — заметила Соня. Трудно представить Испанию без ее круглосуточно работающих кафе и баров.

— В любом случае, — продолжал Мигель, — диктатура ничем не помогала беднякам, поэтому, когда король Альфонсо XIII отрекся от престола и была провозглашена республика, миллионы людей поверили, что жизнь изменится к лучшему. В тот день состоялись большие гуляния, в кафе и барах было не протолкнуться.

Из-за восторга, прозвучавшего в голосе Мигеля, можно было подумать, что эти события произошли лишь вчера, — настолько яркими были воспоминания.

Соня подумала, что он говорит почти стихами.

— Это был волшебный день, — сказал Мигель. — Все, казалось, так и дышало надеждой. Даже я в свои шестнадцать чувствовал это. Мы вдыхали свежий воздух демократии, но нашлось слишком много людей, возомнивших, что они могут решать, как управлять страной. Землевладельцев, которые довели миллионы крестьян до нищеты, в конце концов лишили власти.

— Не могу поверить, что подобное происходило в тридцатых годах прошлого века! — воскликнула Соня. — Звучит так архаично… крестьяне… землевладельцы!

— Правильное слово, — согласился Мигель. — Архаично.

Он щедро плеснул в два бокала коньяку, объяснив, что всегда в конце дня выпивает бокальчик и рад, что у него сегодня есть компания.

— Одно я помню очень живо: казалось, что все улыбаются. Люди выглядели такими счастливыми!

— Почему это так вам запомнилось?

— Наверное, люди думали, что закончились все невзгоды и тяготы жизни. Будучи детьми, мы просто приняли мир таким, каким он был, но наши родители пережили нелегкие времена.

Мигель взглянул на часы и с удивлением заметил, что уже очень поздно.

— Прошу прощения, — извинился он, — я совершенно забыл о времени. Мне давно пора закрываться.

Соня почувствовала, как внутри зреет паника. Может, она упустила подходящий момент, чтобы поподробнее расспросить его о снимках на стене? Может, ей больше не представится возможность разрешить свои гнетущие сомнения относительно фотографии, спрятанной у нее в сумочке? Она ответила первое, что пришло в голову, готовая на все, чтобы еще ненадолго задержать внимание старика.

— Но вы так и не объяснили, что произошло, — быстро произнесла она. — Почему вы стали управлять кафе?

— Самый короткий ответ на этот вопрос — гражданская война. — Он поднес бокал к губам, но, прежде чем сделать очередной глоток, снова поставил на стол, и его взгляд встретился с горящим нетерпением взглядом Сони. — Но если хотите, я расскажу вам версию подлиннее.