— Дело совсем не в этом, — гнусаво ответила Мэгги. — Мы так и не попрощались.
По пути в аэропорт Мэгги молчала, отчасти потому, что находилась под воздействием спиртного из мини-бара, в пользу которого она отказалась от более питательного завтрака. Соня попыталась спасти ее от безысходности.
— Ты совершенно не изменилась, такая же, как и в шестнадцать! — мягко поддразнила она подругу.
— Знаю. — Мэгги тихонько плакала в промокший от слез носовой платок, продолжая глазеть в окно автомобиля. Время от времени она издавала оглушительный звук, глотая рыдания.
Соня положила руку подруге на плечо в качестве утешения, с иронией размышляя о веселом праздновании дня рождения, которое началось ее собственными слезами, а закончилось слезами Мэгги. Вероятно, женщин хлебом не корми — дай поплакать.
Такси неслось по автобану с ужасающей скоростью, лавируя между машинами и огромными фургонами, перевозившими дары испанских плодородных земель на рынки Северной Европы. Следующие полчаса обе женщины молчали; наконец рыдания Мэгги от горя и жалости к себе начали утихать. Она сама себя измучила.
— Нужно прекратить увлекаться мужчинами, — в конечном итоге призналась она, а на глаза вновь навернулись слезы. — Но смогу ли я?
— Это непросто, — утешила ее Соня, — очень непросто.
Их чартерный рейс с посадкой в аэропорту Станстед задержали на четыре часа, и, когда они приземлились в Лондоне, было уже восемь часов вечера. Они взяли такси от Ливерпуль-стрит до Клапама, и, прежде чем вышла Мэгги, подруги горячо обнялись.
— Береги себя, Мэгги, — выкрикнула Соня в окно.
— Ты тоже. Я позвоню.
Когда такси тронулось, Соня взглянула в заднее стекло и увидела, как Мэгги ищет в сумочке ключ. В водосточных канавах кружились мусор и листья. Неподалеку околачивались два подозрительных типа с капюшонами на головах. Плохо освещенная улица Клапама казалась совершенно заброшенной.
Сонина аккуратная улочка с подстриженными живыми изгородями, идеально вымощенными дорожками и начищенными до блеска дверными ручками, всего в пяти минутах езды отсюда, была словно из другого мира по сравнению с улицей, где жила Мэгги, где каждый дом был украшен целым рядом дверных звонков, а дворики — завалены контейнерами с мусором.
Несмотря на страдания Мэгги, которые, как Соня знала по опыту, продлятся недолго, сама она была не намерена утрачивать чувство благополучия, которое не покидало ее прошедшие несколько дней. Она позвонила в блестящий дверной звонок, но никто не открыл. Соня изумилась, поскольку машина Джеймса была припаркована у ворот. Подождав еще несколько секунд, не теряя надежды увидеть неясный силуэт за витражным стеклом филенчатых дверей, она начала искать ключ.
Оказавшись внутри, Соня бросила чемоданы на пол и ногой закрыла дверь. Усиленный резкой акустикой высоких потолков в коридоре и гладкой плиткой, звук захлопнувшейся двери прозвучал как выстрел. Соня вздрогнула. Подобные звуки Джеймс ненавидел.
— Привет! — крикнула она. — Я вернулась.
Через приоткрытую дверь Соня видела, что Джеймс сидит в кресле в гостиной. Он дождался, пока она войдет, потом ответил.
— Привет, — проворчал он, как будто она только что вернулась с работы, а не после недельного отсутствия.
Его холодный тон говорил лишь о том, что он не намерен поддерживать беседу. Сухой односложный ответ не вселял энтузиазма. Муж не собирался ничего добавлять. Соня эхом повторила за ним:
— Привет. — И, поколебавшись, добавила: — Как тут дела?
— Отлично, спасибо. Просто отлично.
Газета, которую он на секунду опустил, теперь опять скрыла его лицо, как ширма. Соня видела лишь его сверкающую, только-только начинающую лысеть макушку.
В его отрывистом ответе явно сквозило раздражение, газетные страницы зашелестели, когда Джеймс развернул их и продолжил внимательное чтение новостей прошедшего дня. Соня повернулась, чтобы уйти, — ей очень захотелось пить, — когда услышала, как Джеймс с сарказмом крикнул ей в удаляющуюся спину:
— Об ужине не беспокойся. Я плотно пообедал.
От этих слов настроение Сони тут же упало. Вновь, как в гостиничном номере всего несколько дней назад, на нее нахлынуло чувство безысходности. Казалось, что Гранада так же далеко, как и солнце.
Она подумала, что и не собиралась ни о чем беспокоиться, когда отправилась на кухню.
— Ладно, — был ее ответ, — посмотрим, что можно быстренько приготовить.
Джеймс, пока ее не было, явно каждый вечер обедал вне дома. В холодильнике все осталось нетронутым: сыр заплесневел, помидоры пожухли. В углу завалялись банка копченого лосося с просроченной датой — муж точно не отравится — и пара яиц. Достаточно, чтобы приготовить ужин на скорую руку.
Соня находилась на своей кухне, которая так и блестела от стерильной чистоты, окутавшей ее, словно влажная простыня. Возле раковины стоял пустой стакан — единственный диссонанс в этом идеальном порядке на рабочей поверхности. Кухонный дубовый сервант со стеклянными вставками представлял собой попытку сымитировать старый деревенский стиль, но этот буфет не нес отпечатка старины. В уголках молдингов даже не скапливался характерный налет пыли, настолько тщательно протирали его мягкой, чуть влажной тряпкой.
Когда они поженились, дом уже принадлежал Джеймсу, и Соня продолжала считать его домом мужа. До ее появления он был уже полностью обставлен и декорирован, и даже мысли о том, чтобы что-либо перестроить на Сонин вкус, не возникало.